Сибирская журналистика на защите коренных малочисленных народов
Как телевизионщику с 20-летним стажем пережить Зиму
Когда в 2015 году у нас в Томске закрыли старейшую в России независимую телекомпанию «ТВ-2», я решила все-таки не менять место работы. Оставался жив сайт телекомпании, правда, кроме коротких текстов, он практически ничем не наполнялся, а еще мы, телевизионщики, смотрели на интернет-СМИ как старший брат на младшего. Два года ушло на то, чтобы понять: снимать сюжеты и документальное кино можно и для интернета. Только называется этот формат здесь иначе: мультимедиа.
Тема коренных малочисленных народов Сибири и их вымирающих языков увлекла меня с 2015 года — тогда был снят документальный фильм про чулымцев Томской области. Продолжить тему удалось в 2017 году: поздней осенью мы с командой съездили к кемеровским шорцам и телеутам. В декабре — к селькупам в Томскую область. А в феврале 2018 года отправились за тысячу километров к челканцам, в Республику Алтай.
Вымирающими языками Сибири ученые занимаются уже давно: с 50-х годов прошлого века ездят в экспедиции, проводят анкетирование, собирают аудиозаписи, но это все академический материал. Ассимиляция небольших по численности коренных народов неизбежна, поэтому их языки вымирают. В то же время культура и язык того или иного народа — ценности, которые хочется сохранить хотя бы в журналистских проектах. Иногда такая популяризация дает небольшой шанс тому же языку на выживание.
Наша команда — это я (журналист), видеооператор (он же монтажер) и водитель. Я придумываю и прорабатываю тему: куда едем, с кем встречаемся, что снимаем. Хотя в случае с шорцами и челканцами все было сложнее: в местах их традиционного проживания нет никакой связи — ехали, зная только, что есть дорога, и надеясь, что сможем по ней проехать. С видеооператором Александром Сакаловым мы работаем давно, а вот водителя с внедорожником, Вячеслава Балашева, нашли в соцсетях, бросив клич: «Кто с нами? Ваша машина, наш бензин».
Деньги на бензин у редакции, правда, есть не всегда. Но нашей команде так понравился процесс и результат, что мы сами скидывались на топливо, еду и проживание в поездках. Локальные поездки больших затрат не требуют — было бы желание.
Самое сложное — найти интересное для съемок место. Казалось бы, куда уж круче — рядом Алтай, но я не могла там «зацепиться» ни за один коренной малочисленный народ: ассимилировались полностью, живут как все, из самобытного осталась только самодеятельность, интересовавшая нас меньше всего. Но я рыла и нашла: Курмач-Байгол — место традиционного проживания челканцев, где нет связи, свет от дизеля, дорога дальняя и даже дети говорят на челканском языке. Интересная деталь: учителя, объясняя материал, иногда переходят с русского языка на челканский. На вопрос «почему» учитель физики отвечает: когда материал сложный и они понимают с трудом, перехожу на родной, так понятнее.
До начала проекта мы решили, что, рассказывая о языке, нужно его «показать»: как звучит, как на нем общаются, как пишутся отдельные слова. В интернете есть словари конкретного языка и разных диалектов, но дилетанту в них легко запутаться, так что я созванивалась с этнографами-языковедами и советовалась по поводу терминологии и правописания.
Например, надпись на плакате по-селькупски: «Торова, ляга! Сыва шенды пōт» («Здравствуй, друг! Хорошего Нового года!») составлена при помощи профессора Томского педагогического университета. С этим плакатом я вышла на «одиночный пикет» в центре Томска. При подготовке материала возник неожиданный порыв: ведь когда-то, до прихода русского языка на томскую землю, в этом самом месте говорили в основном на селькупском . Всем прохожим я рассказывала, что написано и на каком языке. Хотя видеооператор, снимавший все происходящее, втайне мечтал, чтобы мною и моим плакатом с непонятной надписью заинтересовалась полиция и в нашем материале возник новый поворот. Но полицейские машины проезжали мимо.
В теме коренных народов много колоритной фактуры, поэтому я сразу решила, что мы будем снимать и монтировать видео, а верстать на Тильде, которую я освоила для этого проекта. Хотя пока Тильда у меня на начальном уровне — фото, видео, текст и грязно-розовая подложка. Ну нравится мне этот цвет.
От поиска темы и первоначального общения с языковедами-этнографами до монтажа видеофильма и оформления материала обычно проходит от двух недель до месяца.
Судя по откликам, читателям нравится то, что мы делаем. Эта тема касается каждого, ведь все мы — представители какого-то народа или нескольких. После публикации каждого материала мне в личку пишут и ученые-этнографы: наши истории интересны им как дополнительный материал для исследований. Теперь ученые добавляют меня в свои профессиональные группы, а я приглашаю их рассказывать студентам про сибирские народы и языки (веду курсы по межэтнической журналистике).
Коллегам из других СМИ материалы тоже нравятся, так что пришлось поделить темы между редакциями: для ОТР сделали сюжет про селькупов, а для «Сибирь.Реалии» — про шорцев и телеутов.
Кстати, на нашем примере коллеги даже рассказывали о проникновении телевизионных жанров в интернет. Цитирую:
У ТВ-журналистов есть такая штука, как стендап. Ну это когда журналист по ходу сюжета появляется в кадре и что-то говорит. Хороший стендап решает разные задачи. Может быть связкой разных тем в сюжете, финалить историю и т.д. А еще благодаря стендапу зритель видит круглощекого Васю с микрофоном или блондинку Лену и сюжет для него становится более человечным. Но есть ли место стендапу в мультимедийной истории? Зачем он там? Какие задачи решит? Хочет ли вообще читатель видеть фото журналиста? Вот сложно же представить. Оказывается, есть. В историях журналистов «ТВ-2» (Томск)— это своего рода «фотостендапы». Через них журналист задает поворот темы, показывает детали и даже немного юморит.
В мечтах: сделать мультимедийную энциклопедию про все вымирающие языки и малочисленные народы Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока. Есть такая пафосная цель — успеть заснять носителей всех вымирающих языков (а их осталось немного) и таким образом сохранить язык хотя бы на видеозаписи. Но для этого нужно более существенное финансирование, чем втроем скинуться на бензин и ужин.
Была и обычная для журналиста мотивация: заниматься тем, чем хочется. Мне лично интересна эта тема, нравится выезжать в экспедиции, и чем дальше и грязней — тем лучше. А если интересно журналисту, будет интересно и читателю.
И про зиму… меня тут спросили: а почему вы ездите в экспедиции, когда наступают холода, тяжело же. Но если ждать лета или потепления (во всех смыслах этого слова), ничего не успеешь.
PS: КАК СТАНОВЯТСЯ ЖУРНАЛИСТОМ.
Найденный нами в соцсетях водитель — айтишник, любящий этнотему и путешествовать. В первой нашей совместной экспедиции он вызвался помочь, фотографируя, пока мы занимаемся видеосъемками. Фотографировал он исключительно домики и природу «анфас». Людей снимать боялся, что такое репортажная съемка, вообще не знал. Пришлось учить. Научили. Из последней своей поездки «выходного дня» в официально не существующую татарскую деревню, где жители сами построили мечеть, он привез фото, аудиозаписи разговоров с людьми и их контактные телефоны. После двух дней работы с архивом и дополнительных разговоров по телефону родился неплохой журналистский материал. Сейчас, отправляясь в отпуск по Бурятии и Тыве, Слава приходил брать мастер-класс «как писать интервью». И это еще один плюс интернета — журналистом тут при желании может стать каждый.
КУДА МЫ ЕЗДИЛИ.
Усть-Анзас (Горная Шория). Живет здесь коренной малочисленный народ — шорцы. На 130 жителей не больше десятка фамилий. Почти все друг другу родственники. В деревне нет ни связи, ни электричества. На всякий случай берем с собой палатку, вдруг придется заночевать на берегу. Усть-Анзас по другую сторону реки Мрассу. И единственный способ переправиться — это докричаться до людей на той стороне. Из Томска выезжаем рано утром. Ехать почти 700 километров. К реке подъезжаем уже затемно. Вскоре фары нашей машины замечают, кричат: «Вы кто?» — «Журналисты». — «Переплавить?» Сначала показалось, что мы ослышались. Но здесь говорят именно так: переплавить, а не переправить. От слова «плавать». Шорцы здесь живут на территории национального парка. С 1989 года, как организовали Шорский национальный парк, 35 деревень оказались в его границах. Казалось бы, это должно быть шорцам в помощь. Но на деле их право на традиционное природопользование и образ жизни вступает в противоречие с законами охраны природы в национальном парке. Рыбу ловить нельзя, цветы собирать нельзя, дрова рубить — тем более!
В советское время челканцы, кумандинцы, тубалары и теленгиты считались одним народом — алтайцами. Но потом их причислили к малочисленным народам и даже разделили в переписи 2002 года. После этого челканцы пошли в суды, чтобы добиться официального признания. Не только для морального удовлетворения, но и для получения льгот. Главной льготой является выход на пенсию раньше на пять лет. В местах, где нет работы, это существенно.
Телеуты — один из древнейших народов Сибири. Первое упоминание о них — 201-й век до нашей эры. Телеуты дольше всех из коренных малочисленных народов Сибири сопротивлялись ассимиляции. Там до сих пор крадут невест. Правда, возвращают с извинениями обратно, если невеста против.
В Иванкино мы приехали в момент, когда это единственное национальное поселение в Томской области потеряло свой статус. Сначала закрыли единственную школу в области, где преподавали селькупский язык. А потом лишили поселение статуса. Причина — малочисленность. Итог: население деревни после закрытия школы за пару месяцев уменьшилось на треть. Осталось около 40 человек.
akjang2013 